- Не думаю, что это хорошая идея... Разве что только по пути вы покажете мне гостиницу или таверну, где я смогу поселиться.
"Интересно, она от природы такая, или моё общество ей просто не нравится?"
"А ты сам как думаешь?" - Прадед подал голос, и это было несколько странно. Хотя, отчего бы не перекинуться с ним парой фраз? Но Алек сейчас не очень этого желал.
"Я? А Владетель его знает как. Никак. Молча в основном."
- Возможно, я смогу оказать вам помощь в поиске гостиницы. Насколько я помню, невдалеке должна находиться гостиница "Райский Уголок", она кок раз будет по пути, так что позвольте вас проводить.
Мужчина взял Рин за руку и повел вглубь города.

Улицы, как и всегда, были полны людей - разве что их было чуть меньше, чем на набережной. Торговцы сидели за лавками, уставленными разнообразным товаром, люди ходили, смотрели, покупали, и уворачивались от скоростных самонаводящихся торпед, именуемых детьми, бегавших в достаточно больших количествах. Алек едва успел заметить движение руки одного из пробегавших мимо...
Дальше работали рефлексы. Мужчина резко дернул свою сумку правой рукой вперед и вверх, уводя её из-под остро заточенной монетки пацана, левой рукой схватил чуть не пролетевшего мимо неудавшегося воришку за шиворот левой рукой и ощутимо дернул на себя - мальчик был и так уже достаточно напуган. Брюнет развернул его лицом к себе и спокойно сказал:
- Мама тебе не говорила, что воровать нехорошо? - При этом он слегка сдвинул пальцами черные очки так, что лишь пареньку оказался виден правый глаз руниста - вернее, протез, на котором были нарисованы слегка светящиеся символы. Мальчик, будто загипнотизированный, осторожно повернул голову сначала влево затем вправо, типа отрицательно ответил. - А ты понимаешь, что если бы тебя поймал кто-нибудь другой, ты бы уже висел на центральной площади? - Паренек сглотнул и покраснел. - Ты обещаешь не воровать? - Тот очень осторожно кивнул головой. - Вот и отлично. Гуляй отсюда, - с этими словами мужчина грубовато развернул и пихнул пацаненка куда-то вглубь улицы.
"Он не перестанет воровать. Уже не перестанет."
- Дети... Что с них взять?..
--> Улицы города

l Гостиница "Райский уголок" l

Как обычно просыпаются молодые горожане на следующий день после своего дня рождения? Как правило, в чьей-то постели (при наиболее удачном расположении планет даже в своей), в тепле спальной комнаты, с гудящей точно растревоженный улей головой и неясными подобно морской дымке воспоминаниями о прошедшем вечере… Возможно, в приятном обществе какой-нибудь дамочки, чье имя надо вспомнить быстрее, нежели собственное. Такие образцы прекрасного пола в двух случаях из трех после полуночи из кареты превращаются в тыкву, то есть из миловидной красивой девчушки в страшенную бабищу неопределенных лет.
Из всего перечисленного Гансара Ийвара приветствовало только похмелье.
Бард проснулся от пробирающего до костей холода уже ближе к вечеру, часа за два до назначенной встречи с графом. Попробовал сесть, сдавленно охнул – от сна на пыльном полу одеревенела спина. Попытался приподняться, опираясь на руки, но и эта попытка не увенчалась успехом – левую от локтя до кисти как затупленным топором ударило болью. Морщась от каждого мало-мальского поворота головы, он увидел, что рукав порван, закатан выше локтя, а ниже как раз до запястья предплечье скрыто под абы как наложенной повязкой, местами спекшейся от крови. О героических подвигах, накануне приведших к сему боевому отличию, риодоннец не помнил ровным счетом ничего. О прошедшем вечере тоже. За самыми скромными исключениями.
Первое из них касалось давешней шлюхи. У нее были светлые волосы, светлая кожа и почему-то красные глаза. А еще она оказалась немой, посему наигрываемые на трактирной лютне мелодии хвалила только улыбкой на пугающе-ярко подкрашенных губах.
Второе нашептывало, что он ночевал на чердаке одного из дальних портовых складов, охранявшихся кое-как. Сюда пробрался уже поздней ночью, с удивительным здравомыслием рассудив на пьяную голову, что заваливаться в подобном виде обратно к Одеру чревато ссорой с мастером. Брать комнату в одной из ночлежек он побоялся: не уведут ли вещи вместе с поддельным письмом?
Третье хихикало, будто когда он засыпал, холод так сильно не ощущался.
Бард наконец сел, сдержал вертящееся на языке крепкое словцо, которое всё равно бы не сумел произнести разборчиво: горло пересохло, зубы стучали, руки дрожали то ли от недавней выпивки, то ли от гуляющих по чердаку сквозняков – «без бутылки», как говорится, не разберешься.
Следующий час он провел там же, пытаясь не столько восстановить в памяти картины минувшего вечера, сколько загнать в самые дальние ее уголки как назло отчетливо запомнившуюся встречу с эльфом. Однако все попытки, покуда менестрель не бросил их вовсе, разбивались об одну только мысль: «Он с ним спал. С ним!».
Было по-прежнему холодно – тонкая туника почти не грела, дико болела голова и, как застарелый вновь растревоженный ожог, жглось письмо в сумке. Не давало закрыть глаза и снова заснуть хотя бы на пару минут, заставило всё-таки подняться на ноги, одной рукой хоть как-то пригладить волосы и найденной в сумке лентой собрать их в хвост. Так хотя бы растрепанным не будет.
И речи не шло о том, чтобы привести себя в должный вид за отмеренный до встречи час. Задворками уйдя со складов, вор оказался возле пристаней.
Там убил аж четверть часа на попытки ледяной морской водой смыть с рваного рукава кровь. В итоге промочил бинт, чуть не навернулся с пирса, совсем заморозил руки и мог только кусать губы, смеясь почти неслышно: хороший же шантажист предстанет перед графом! Брезгливое презрение или страх за имя семьи – что с большей вероятностью вызовет вздумавший грозиться оборванец у прилизанного дворянина?..
Потом той же водой, невыносимо пахнущей рыбьей чешуёй, смывал с лица остатки «штукатурки» - всё равно та почти сошла за ночь, а полу замазанный шрам мог вызвать больше вопросов у стражи, чем протянувшийся через всё лицо.
От шхуны и места, где находился бард, было минут десять ходьбы до квартала утех, готового предложить трактиры и развлечения на любой вкус. Времени до встречи с графом оставалось слишком мало, не больше получаса. Поесть и согреться в тепле у очага он еще успеет, а сейчас медлить нельзя: на шхуне надо оказаться раньше аристократа.
Шхуна «Сорель» была известна всякому, кто долгое время пребывал в Аделе – почти всё время она была пришвартована в самом дальнем конце гавани. Ее редко выводили в море и уж тем паче не охраняли днем: нечего было красть, всё ценное снял еще хозяин (поговаривали, будто им был контрабандист, спешно бежавший от закона и потому бросивший родное корыто в порту), резко подавшийся из морской торговли в наземную и ныне, наверное, тайком пересекавший Абергальскую или Лавиранскую границы.
Борта под линией волн густо заросли водорослями, палуба откликалась на шаги протяжным тоскливым скрипом, когда поднявшийся по сходням менестрель прошел на нос корабля. Там стояли почти обратившиеся в труху накрытые промасленной холстиной ящики – их «временно» водрузил на корабль кто-то из других капитанов, чьи корабли покачивались на волнах.
Собственно, на вымокшей под вчерашним дождем «Сорель» эти ящики были единственным местом, где можно было дожидаться графа: они хоть немного закрывали от ветра. Внизу, в трюме или в капитанской каюте, атмосфера царила ничуть не лучше: пыль, сырость и пугающее запустение.
На корабле было тихо, разве что ветер время от времени брался раскачивать канаты парусов и снасти отзывались негромким скрипом. На встречу, назначенную через полчаса, аристократ вряд ли прибудет раньше: высшее сословие любит подобным образом демонстрировать, сколь безразличны им временные условности, диктуемые стоящими на десяток ступеней ниже.
«Я просто на пару минут закрою глаза», - думал Аллен, аккуратно закатав рукав, дабы не видно было, что тот порван, и садясь к ящикам. Привалился к ним спиной, обхватил себя за плечи и мысленно повторил, - «На пару минут, чтобы немного отдохнуть. А то ждать долго».
… Через пару минут чайка, облюбовавшая перила как удобную жердь, с любопытством наблюдала за спящим черными бусинами глаз.

А между тем менестрелю, на время взвалившему на свои плечи обязанности «доброжелателя» (ну хоть не «друга семьи», кое в контексте вчерашнего дня приобретало совсем иное значение!), действительно показалось, будто прошла всего пара минут – единственным благом, приносимым подобным не дарящим чувства отдыха сном, становится быстро проходящее время. Еще отступила похмельная боль, но в том была большая заслуга холода.
Хотя и сном-то это нельзя было назвать. Аллен слышал сквозь дрему и крики чаек, и тоскливый голос гуляющего по палубе ветра, и плеск волн о деревянные замшелые бока шхуны, и нарастающий скрип дерева – верный знак чьего-то приближения…
Звуки голоса отогнали липкую паутину полусна, но вздрогнуть или испугаться не заставили. Аллен открыл глаза, снизу вверх посмотрел на появившегося у ящиков мужчину, поглаживающего подбородок. С уверенностью хорошего вора, не отражающейся ни в жестах, ни в глазах, ни на лице, оценил не простой крой костюма, а то, как одежда сидела на незнакомце – сшита на заказ, не куплена в лавке готового тряпья, свидетельствует о владельце как о человеке, не нуждающемся ни в средствах денежных, ни в излишках костюмерных.
Даже не узри Аллен отца Камилы неделю назад из окна «Золотой птицы», он мигом бы узнал в нем человека из высшего круга. По взгляду, по движениям, по осанке.
«Большие волкодавы не нуждаются в сотрясающем воздух напрасном лае. Они молчат до того момента, покуда ты, псины не заметив, не отвернешься. А потом можно уже не лаять» - гласила известная житейская истина в немудреном переложении на воровской язык, ставшая почти правилом для всякого, кто берется стращать других.
«Большой улыбчивый волкодав» - подумалось вору, когда он вставал на ноги, - «Не лает, потому что в себе уверен».
- У доброжелателя выдался скверный день, ваша светлость. Не обессудьте уж. – Юноша поклонился, как поклонился бы вышколенный слуга из хорошего дома, за годы выучивший простейший церемониал лучше, чем имя правящего монарха. Левую руку, кланяясь, предусмотрительно заложил за спину, памятуя о том, что вид неаккуратно наложенных повязок и засохшей крови благородными господами, как правило, не одобряется.
Если просторечие первой реплики и удивило Аллена, виду он не подал.

Аллен украдкой бросил взгляд на ящик рядом с собой, словно раздумывая, позволит ли граф в неформальной обстановке отойти от этикета и сесть в своем присутствии. Вполне оправданное послабление для уставшего молодого человека с серьезно пораненной рукой, а вовсе не вопиющее нарушение правила «господин стоит - слуга стоит, господин сидит - слуга стоит, господин сказал сесть - слуга садится», верно?.. А если разрешит, то выдержит ли эдакая рухлядь вес человека?
На самом деле вор действительно раздумывал, да не о том.
Первый тревожный колокольчик зазвонил сейчас. Почему граф не спросил имени? Не задал логичного вопроса «Откуда вы знаете меня, если я сам вижу вас впервые?», ведь «доброжелатель» и «опасаюсь раскрывать имя» оправданы в письме, которое может угодить в любые руки, но не при личной встрече?
Вор не случайно выбрал местом встречи именно шхуну в порту: удрать с корабля, с трех сторон окруженного водой, в разы проще, чем из комнаты в гостинице. Если что, нужно перескочить через этот ящик, пинком толкнуть его под ноги графу, а уж палубное ограждение серьезной преградой не станет. Да, оставался необоримый детский страх перед многометровой глубиной, но если захочется жить, то задавить в себе панику хотя бы на время станет делом одной секунды.
Заметив, что высокородный собеседник всего лишь прислонился к ящикам, слуга, по-видимому, отказался от мысли сесть и снова посмотрел на графа, который с ходу заговорил о деле.
«Могли бы хоть из вежливости сказать пару слов о погоде».
Но раз господин не намерен отклоняться от сути дела, то и слуге не пристало увиливать, верно?
Аллен изначально отвел себе роль не прямого шантажиста, а посредника между воображаемой диктующей условия стороной и Ро’Али. Это, во-первых, снижало риск прямо с палубы загреметь в тюрьму, если собеседник предусмотрел возможность шантажа (ведь всегда можно с абсолютной искренностью сказать: «Я ничего не знаю, я просто пытался предостеречь!»), а во-вторых, развязывало руки: не нужно дословно пересказывать суть письма или излагать все факты о краже – посреднику их знать не полагается, он может донести только общую суть, можно где-то поубавить, а где-то приукрасить и сгустить краски. К тому же, роль неуверенного слуги в присутствии таких сильных людей, как граф, удавалась ему намного лучше, чем роль уверенного в себе паука, плетущего сеть.
Он замялся, будто не зная с чего начать – растерянность, дозволенная даже менестрелю, если учесть щекотливость вопроса.
- Около недели назад в Аделе произошла крупная кража. Вы слышали, наверное, по городу ходят слухи… Какой-то высокопоставленный член городского совета не досчитался важных писем в своем столе. Некие лица желают вам зла и с ликованием посмотрят, как имя семьи Ро’Али запятнают грязью. У них есть поддельное письмо, якобы подтверждающее участие вашей дочери в этой авантюре и написанное ее рукой, несколько свидетелей из городской стражи, видевших в тот час похожую на Камилу девушку рядом с домом, и найденный на окне длинный рыжий волос. В отдельности эти улики смешны и ничего не значат, но если подступиться правильно… - Бард прикусил губу, не глядя на графа, но стараясь опасливо отслеживать каждое движение боковым зрением. Слуга никогда не знает, как незнакомый аристократ встретит дурные вести: со спокойным достоинством или с яростным рукоприкладством. – Сейчас у стражи нет никаких зацепок, а городской совет рвет и мечет на их бессилие. Сразу за три подаренных доказательства они схватятся как утопающий за соломинку и не угомонятся, пока не подкопаются под Камилу глубже. Сколько на это уйдет – вопрос времени. Обвинив ее, они смогу выставить пропажу писем вашей затеей – ведь должен же кто-то стоять за таким делом? Если воровкой окажется дочь столь важного человека, то мало у кого возникнут сомнения относительно имени «теневого кукловода». Кража важных писем одним влиятельным лицом у другого влиятельного лица – это серьезное дело, которое непременно заклеймят государственной изменой. Это уже не простая кража, а почти что заговор и, как понимаете, весь город будет стоять на ушах, а ваша семья вовек не отмоется от подозрений… В лучшем случае она всего лишь не отмоется от подозрений.
Он не стал уточнять, что может случиться в худшем. Казнь, лишение имущества, немилость или необходимость спешно бежать через границу – граф наверняка знал, чем чреват приговор «Вы обвиняетесь в предательстве королевства и короны!».
- Один из этих людей прельстился не столько позором вашего дома, сколько возможной выгодой. Причина, по которой я просил вас прийти, такова: человек, сказавший мне это, некогда хорошо знал его и утверждает, будто возможность хорошо нажиться убедит избавиться от письма. Оно – главное доказательства, все остальные улики без основной потеряют вес… Вопрос в том, сколько вы согласны ему предложить за спокойствие семьи.
Договорив, Аллен снова поклонился и сделал почти неприметный шаг назад – естественная реакция человека, считающего, что его слова так или иначе растревожат бурю, и страшащегося ее.
Конечно же, кража была. Были письма, была кража (по милости Божини произошедшая примерно в те часы, когда они с Камилой сидели в «Золотой птице», где проще отыскать готовых рассказать правду, чем подтвердить лживость обвинений). Был преступник, в тот же день благополучно и без новой шумихи покинувший город - Аллен это вызнал. Были даже стражники – те самые, которые пришли в «Птицу» и обменялись приветствиями с менестрелем. Нартана, рассказывая про графа Ро’Али, обмолвилась, будто те просиживали штаны в таверне во время дежурства, а не после смены и патрулирования квартала, где произошло преступление. Те подтвердят всё, что угодно, узрят хоть самого Владетеля во плоти, если ложь докажет, что они не пили, а тщательно выполняли долг перед городом. Увидеть девчонку? Да запросто! Рыжую? Всегда пожалуйста!.. А волос… Никакого волоса никто не находил, но подобные мелочи приобретают решающее значение, едва их упомянут. Можно не сомневаться, что через час после того, как «признание» попадет в руки закона, все будут помнить про длинный волос, обнаруженный на окне, но почему-то забытый в ворохе бумажной работы.
«Схема преступления» выглядела довольно убедительно и вор ожидал реакции.

Аллен был готов почти ко всему: к появлению стражи, к иным видам вооруженных непредвиденных обстоятельств… Да хоть к самому Владетелю! Однако раздавшийся за спиной звонкий девичий голосок, произносящий слова приветствия и комментирующих рассказ об угрозе для благородной семьи, застал его врасплох.
Вор посмотрел на графа с явственным удивлением: так тот пришел не один? Ожидаемо, конечно, но очень неприятно, ведь проводить разговор даже при заинтересованном свидетеле – дело на порядок сложнее.
Впрочем, Камилу можно было поблагодарить: ей хватило такта сказать «Давно не виделись», а не что-нибудь вроде «Прекрасно выглядите» - за этой молодой язвой не заржавело бы. А выглядел Аллен не так хорошо, как хотел бы в ее присутствии. Знай он о планируемой «случайной» встрече – с большим усердием приводил бы себя в порядок.
- Доброго дня, миледи. – Старый знакомый поклонился пришедшей, не на мгновение не забывая, что сейчас перед ним не девушка из переулка близ де Апрете, а благородная дама, - Не могу сказать, будто погода хороша – до вашего появления этот день не таил в себе ничего прекрасного. Но теперь словно солнце взглянуло на нас сквозь тучи. – Он опять быстро посмотрел на графа, стараясь понять его реакцию на комплимент и в дальнейшем под нее подстроиться: спустит с рук вольность или не одобрит?
Не соврал: появление Камилы даже при таких обстоятельствах заставило расправить плечи и заметно повеселеть. Маленькая перемена, но сколькое может сказать, если заметят! Даже взгляд  слуги стал живее (совсем ненадолго – с этим слишком уж выбивающимся за рамки проявлением эмоций удалось справиться меньше, чем за полминуты).
Да, Владетель побери, девчушка ему нравилась! А чем сильнее за прошедшую неделю брался запутывать нитки шантажа, тем чаще ловил себя на мыслях, что это очаровательное создание подобного отношения не заслуживает.
«Подлость, граф. Маленькая неосознанная подлость с вашей стороны притащить ее сюда. Я ведь очень надеялся, что смогу, не выходя из роли доброжелателя, просить вас оградить нервы дочери от сильного потрясения... Знаете, сложно сыграть до конца роль шантажиста, когда девушка, в чьих глазах не решился бы предстать с дурной стороны даже за все сокровища мира, смотрит на вас с ласкающей взгляд улыбкой на устах и гладит рукоять кинжала».
Неприятное чувство беды не только грозящей, но и уже случившейся, возникло после ее слов об остроухом пареньке. Но здесь умение владеть собой не дало слабины, глядя на Аллена нельзя было догадаться, что его хоть сколько-то тревожит судьба эльфа из «Садов».
- Как видите. – Вор кивнул, отвечая на вопрос графа.
Произнесенное главой семейства Ро’Али имя неприятно царапнуло слух: значит аристократ знает про встречу перед особняком де Апрете и ночные посиделки. От Камилы? Скорее всего. Но зачем, во имя всех богов, девушке докладывать отцу о всех своих новых знакомых? Чего ждать от этой чести быть заочно представленным уверенному волкодаву?

Взгляд, коим Ро’Али его наградил, был страшно далек от дружелюбного или благодарного. Хотя, казалось бы, сказать «спасибо» есть за что: посторонний человек, не взирая на риск самому попасть под карающую руку чужих недоброжелателей, спешит предупредить об опасности, в красках расписывает мрачные перспективы и даже предлагает выход из сложившегося положения. Мол, посулите золото, граф, не скупитесь! Что значат деньги, если речь заходит о ваших близких?..
Граф же смотрел на него, образно выражаясь, как дракон на рыцаря: «Выколупывать из железяк долго придется, но за неимением лучшего сгодится. Еда, как еда». Улыбка высокородного господина пришлась по душе еще меньше.
- Да? – он пожал плечами, будто смириться со словами девушки о запланированной встрече мог лишь приложив большие усилия, - Что ж, какая жалость. Планировалась очень непринужденная обстановка.
Глядел на Астера, не отводя взгляда. В глаза. По-прежнему улыбался, оценив ловкость обставленной шутки. Без слов говорил, что они друг друга очень хорошо поняли и он, Аллен, готов продолжать партию дальше. Только улыбка изменилась, из добродушно-веселой стала жестче, а на лице читалась уже подначивающая насмешка («Давайте, граф, бросайте козырей. Вам ли, человеку знатному и отнюдь не испуганному, помнить о бережливости и лисьих хитростях?») и… Азарт. Любой игрок, готовый делать ставку даже на собственную жизнь, азартен до безумия.
Смысл сказанного графом окончательно прояснился именно после словесного выпада Камилы: не могла малознакомая дивчина просто взять, да прознать о прошедшем празднике, ведь слишком малое число людей о нем знало, а помнили вовсе единицы. Певуче говорила она, красиво, за поздравлением таила сдерживаемую насмешку… Аллену было уже не до смеха и тянуло закурить трубку – давно не чувствовался в горле табачный дым, очень давно. Нет ничего понятнее таких подсказок, подаваемых телом и привычками: то, как пальцы постукивали по мундштуку вынутой из подсумка трубки, выдавало волнение. Само возникшее желание закурить – растерянность, краткая заминка, признание, что такого хода со стороны графа не ожидали. Что бы не отражалось на лице, руки показывали иные эмоции.
- Я не торгуюсь ради кота в мешке, ваша светлость. – Перед графом, без всякого сомнения, сидел уже не выдуманный посредник, а сам шантажист. Меняется положение дел? Соответствуй, меняй маски! – Скажите, что вам известно. Тогда сойдемся на цене. Не хочу ни продешевить, ни переплатить.
Вор уже без тревоги за нарушенный этикет сел на ящик и взмахнул рукой с не закуренной трубкой, предлагая хотя бы даме последовать его примеру. Ибо в ногах, как говорится, правды нет. Аллен очень хорошо понимал, в какой сложный переплет втиснулся, но если и собирался проигрывать, то только на своих условиях.

Аллен вероятно и желал бы, но под рукой всё равно не находилось огня, от которого можно закурить трубку. Посему просто вертел ее в руках, оживляя в памяти вкус табачного дыма, что совсем немного помогало бороться с вредной привычкой в тех случаях, когда курить было нельзя. Более того, поступил весьма осмотрительно: выражение легчайшего удивления на лице графа подсказывало, что откровение Камилы о всеобщем одобрении вредного дыма сказаны просто к слову.
Первую часть тщательно отобранного компромата, озвучиваемую девушкой, он выслушал с демонстративным спокойствием, хотя она-то была сродни удару грома. Если граф докопался до Одера, то это серьезно. Если вызнал о родных, это опасно. Если решит использовать это… Пальцы сильнее сдавили мундштук.
Со второй, касающейся Ридра и аптекаря, знакомился с тем же выражением лица, с каким несильно раскаивающиеся внимают церковной проповеди: ах, какая неудача, как это меня так угораздило перед искушением не устоять; покаяться для виду или всё равно не поверят в искренность?
- Волокита…
- Как грубо, миледи. – Вор скривился так, будто Камила прилюдно оскорбила его почтенную матушку, - Я предпочитаю зваться «ценителем женской красоты».
Потом речь дочери подхватил граф, но здесь уже не могло быть ничего пугающего или создающего риск выдать эмоции – всё было известно и вору, и городской страже, пускай последняя просто не знала имени исполнителя.
Нет, самой неожиданной, сравнимой лишь с внезапно всаженным ножом под ребро, была второе предложение из уст девушки, которое касалось Одера и Эдвига. Это не значило, что если граф выйдет на них, то и магу, и семье вора грозит обвинение в укрывательстве – вызывающие доверие и сочувствие истории в духе «Вор? Мы его почти не видим, откуда знать, чем промышляет бродяга?» были составлены давным-давно. Не радовал скорее сам факт огромных возможностей графа.
«Чтобы раскопать всё это у него ушла лишь неделя. Я бы разнюхивал то же самое месяц, никак не меньше!».
Вор молчал минуты через две, глядя на море за кормой. Интонации не изменились, а на лицо очень скоро возвратилось  азартное предвкушение хорошей партии, наигранное. Чужое всезнание не просто путало карты, оно разметало их по столу как ветер – сухой сор! Самым разумным было бы порвать письмо и сказать, что больше «некие лица» благородное семейство не побеспокоят.
Аллен вновь посмотрел на старшего Ро’Али. Власть внушает страх, но она же заставляет задуматься: насколько длинны чужие руки? Бросить вызов этому волкодаву, будучи брешущим в воздух щенком, хотелось всё сильнее. Тем паче, шагнуть назад значит подкинуть сидящей рядом девушке повод для смеха, а этого не позволит гордость. Чтобы ни случилось с ним, мастер и отец открестятся от возможных обвинений. Разве не это главное? Ты сам за себя, тебе не за кого бояться, ты в праве победить или проиграть. «Проиграть» - очень вероятный исход, но разве кто-то сказал, что граф всемогущ? Большие псы нередко спотыкаются от тяжести собственного веса и мелкие впиваются им в глотку.
- Имена ничего не стоят, ваша светлость. Дела – да. Мне грозит виселица, это ясно как день. – «Ридрская кошка» развел руками, словно признавая свое бессилие, - Вам грозит позор на несколько поколений, либо тюрьма или бегство. Попаду или нет я на свидание с пеньковой подругой – вопрос пустой, полгода форы ответа не меняют. А вот в вашем случае еще можно замять скандал, всего лишь заплатив. Вы ведь любите свою дочь?

О Создательница, каких усилий стоило молча проглотить колкую шпильку Камилы об исключениях, «подтверждающих правила»! Смолчать, Владетель побери, а не спросить в нагловатой манере: «А что подтверждает страсть приглашать малознакомых мужчин в свой дом на ночь глядя? А ленточки, ‘совершенно неожиданно’ распускающие ворот рубашечки? Что сказала бы ты, милая, не проснись Мелодия? Ведь мы могли и переспать! Какие правила подтвердила бы в таком случае?».
Аллен непременно сказал бы это, но рядом стоял граф. При нем не рискнул говорить с девушкой  резким тоном, но, перехватив взгляд Камилы, будто случайно одернул воротник своей туники. Покрутил в пальцах шнурок завязки, несильно потянул, будто хотел ослабить, улыбнулся настолько бесхитростно, что намек на какое-то общее воспоминание посторонний человек (то есть ее отец) вряд ли уловил бы. 
- О. – это был единственный негромкий ответ на выпад, в котором девушка непременно узнала бы собственные передразненные интонации.
В голове тем временем вертелись совсем иные мысли и ни одну из них рыжая-бесстыжая не смогла бы назвать серенадой в свою честь. Аллен, отдавая должное информационной сети ее отца, прекрасно понимал, что такой объем сведений невозможно собрать за одну ночь. Что из этого следует? Только одно: Камила обратилась к отцу за помощью раньше. Прокручивая воспоминания об их единственной встрече, менестрель никак не мог понять, за какие действия удостоился подобной чести. Девушка не просто попросила родителя что-то о ком-то узнать, нет! Она поставила практически незнакомого человека, ничем ей не обязанного, в прямую зависимость от прихотей отца. Даже не окажись Аллен вором, числись на его совести лишь один эпизод с соблазненной девушкой из Эмеральда, он бы оказался в руках треклятого паука-отца: захочет тот сдать искомого человека пышущей жаждой мести семье или нет? При таких перспективах человек сделает всё, что от него попросят, лишь бы сохранить свои тайны.
У Аллена тайн было много и графу они уже известны. Тут нет разницы, порвет он письмо или нет – сегодняшняя встреча с вероятностью в девять из десяти всплывет в будущем.   
Наследница Ро’Али? Избалованная наглая девчонка, на которую смешно растрачивать слова! Да кто она такая, чтобы лезть не в свое дело? С какой стати стала вызнавать всё то, на что права не имела? И ладно бы кражи, ладно бы Ридр, но какое дело тебе, милая, кто оказывается в постели риодоннского бродяги?..
Проигрывать надо уметь. Аллен, увы, не умел и не любил.
- Тогда я предпочту в любых переулках гулять в грозу. Статистика подсказывает, что половина задающих столь щекотливые вопросы дам падает в обморок при первом же громовом раскате… - Бард поднялся с ящика, убрал трубку в подсумок и оттряхнул руки. Почти дружески улыбнулся графу – так выказывают должное уважение серьезному противнику. С холодом в глазах кивнул Камиле – так смотрят новые враги. – Но о чем я? Вам, Камила, это и так известно.
Девушка, играющая в великого бойца и следопыта, его не пугала. А у ее отца руки длины не бесконечной.
- Полагаю, на этом всё. Ваш отказ я принял, еще раз благодарю за уделенное время.

- До свидания.
- Прощайте, ваша светлость.

- Впрочем, я дурная советчица.
- Вот и избавьте меня от советов, миледи. Людей, которыми стоит дорожить, я не отпускаю, а до остальных нет дела.
- До свидания, Аллен, Менестрель из Лощины.
- До новых встреч, миледи. Я навещу вас утром.

Аллен стоял на палубе, наконец-то выйдя из-за ящиков. Перегнувшись через борт, вглядывался в серо-черную водную толщу, где у самой поверхности сновали мелкие рыбки.
В пустых переулках стихал грохот копыт и менестрель снова воскресил в памяти образ огненно-рыжей девушки, с легкостью взлетевшей в седло. Красивая, владетельски красивая Камила Ро’Али, едва не доведшая его до ледяного бешенства!
Вор с удовольствием поболтал с графом и дольше, но без его дочери. Невыносимая заносчивая девчонка, любящая на все стороны раздавать лишь на половину переваренные ею самой советы.
Какой контраст являли эти двое! Один рассудительный, спокойный, знающий свои силы. Другая больше брехала в пустоту, чем заставляла себя уважать. А принудить к уважению нужно всякого, если ты из знати и хочешь не упасть вниз. Уважение – либо любовь, либо страх. Любовь заставляет идти ради тебя почти на всё, страх затыкает глотки недоброжелателям. Чтобы жить без оглядки назад и не бояться в любую секунду услышать то самое «Любите ли вы свою жизнь?», нужно внушать страх или заронить в сердца любовь.
Камилу он не боялся. Глядя на воду, заново осознавая ее роль в неожиданной осведомленности графа, почти ненавидел.
Проигрывать Аллен не умел, не любил, не хотел, а собственных крахов не признавал. Даже сейчас не проиграл – просто не одержал победы в первом раунде, как сказал бы сам, появись у кого-нибудь желание спросить.
Из письма вышло бы скверное орудие мести в первую очередь потому, что в случае успеха оно ударит по графу. На главу семьи злости не было, лишь уважение. Астер вел себя более чем достойно для аристократа, говорящего с простолюдином, что уж заикаться о шантажируемом, говорящим с угрожающим ему!
Нет, наказания заслуживала Камила и только она. Странная девочка, решившая поиграться в серьезные игры, больно задевшая его аж трижды за этот вечер. Вообразившая себя большой и сильной собакой за спиной огромного волкодава… Но большие и сильные собаки спотыкаются, чтобы однажды упасть и не подняться.
«Я буду рядом, Камила Ро’Али», - беззвучно шептали губы, - «А когда вы вдруг споткнетесь, сделаю всё, чтоб никогда не поднялись. Я, миледи, буду рядом с вами как тень».

----------> Дом Одера Пемброка.