- Я дал согласие раньше, чем вы назвали предмет разговора именно потому, что уверен: это не кража. - Аллен улыбнулся ответно, - Даже если есть дело, в котором вы не можете задействовать таланты госпожи Камилы, тюрьма и дом ридрского алхимика не создают мне должной репутации. Потребуйся человек, владеющий мечом, им бы стал сударь Кейр – налицо развитые навыки и талантливые учителя. А коль речь не о ночных вылазках и боях, то нет проблемы, с которой не справится менестрель.
Слушал внимательно, не возникало даже желания вставить поперек рассказа хоть слово (разве что действие – заметив, как граф рыскает взором по столу и окну, менестрель сообразил, в чем дело и, нащупав в подсумке свое огниво, положил на стол: чтобы передать из рук в руки, потребовалось бы подняться и обойти заваленное всевозможной литературой рабочее место Астера). Граф мог вовсе не делать такого предупреждения, ибо перебить в схожих обстоятельствах слуга осмелился бы только Одера, будь мастер в хорошем настроении. Нельзя сбивать с мысли того, кто вводит в курс дела. Тем паче, если ты стараешься не отходить от привычной роли слуги из хорошего дома, для которого перебить графа и вообще любого из господ – непозволительная дикость. Это уже не напоминая о том, что годами Ро’Али превосходил его, говорил с вором учтиво, не позволил себе даже маленькой насмешки или щадящего укора об оставленном позади письме Доброжелателя и, даже по отдельности учтя каждый пункт, несуществующие свидетели сцены сказали бы, что перебить заговорившего – верх неучтивости.
Не попытался вставить отказ или согласие даже после того, как Астер закончил с основной частью – видел, что на ней речь собеседника не закончится и дождался продолжения.
Владетелевых вопросов, от которых ожидал беды. Не ошибался, не подвело предчувствие: пусть не было ни гремящего как раскаты непогоды категоричного призыва к ответу, ни таимой (и от того еще более опасной) злости – только прежняя дружелюбная расположенность. Неуловимо поменявшееся выражение глаз ничего не поменяло: граф не настраивал себя на ссору или обвинение Аллена во всех грехах человечества. Радовало, чуть-чуть успокаивало, а игнорировать вопрос он не собирался.
В виду событий прошедшего вечера не возмутился бы, расскажи Камила отцу всё как на духу, очерни в порыве злости – заслужил, понимал и шел, чувствуя необходимость отвечать хотя бы на словах. Тем более отвечать нужно, если она смолчала и держала повесть о событиях в себе – неизвестно, как граф попробует вызнать «обходным» путем и не попытается ли серьезнее поднажать на дочь.
Очень сложно рассказывать о беспричинном грубом обхождении, заново переживать испытанное унижение и говорить родному отцу, что назвавшийся другом намедни ругался с тобой как с брошенной ретивой любовницей, почти что неугодной шлюхой. Пусть лучше Камила ничего не говорит, ее понять можно.
А вот ему придется, тут уж не увильнуть: будь причиной вопроса досужее беспочвенное любопытство, Аллен бы ограничился коротким «Мы поссорились, вина на мне и я извинюсь», но Астер оставался отцом Камилы. Тут нельзя умалчивать и чем больше расскажешь, не сказав только о потемках собственной души и еще вчера испытываемом, а за ночь основательно побитом и зажатом в дальнем углу чувстве к Камиле, тем лучше. Проще ей самой окажется поговорить с отцом, если захочет – короткое «Всё знаю» снимет необходимость начинать тяжелый рассказ.
Сказать обо всех огрехах нужно – не факт, что Ками, умолчав о вчерашнем, что-то говорила про ссору на Второй улице и другие… «случаи».
К рассказу приступил не сразу: прислушался к шумам сада и жизни особняка, долетавшим сквозь приоткрытое окно, глянул на дверь, серьезно сомневаясь, что Камила поборола неуёмное любопытство, основательно понизил голос: граф расслышит легко, но дверь, стены и даже окно защитят рассказ от внимания не чужой, но сейчас посторонней – услышит льющуюся ровно и речь, но отдельных слов разобрать не сумеет.
Большинство знатных дочерей, услышав от отца приказ удалиться, примкнут ухом к замочной скважине и торопливо сбегут, когда хитрость раскроется, но Ками нравилась именно тем, что была «белой вороной» из вышеназванного большинства. Не совладает с желанием оказаться в курсе дела, если дело касается ее самой. А слушать не стоит, ей иные слова предназначены.
- Будь дело только во вчерашней встрече, она бы так не завершилась, ваша светлость. Я постоянно вел себя не лучшим образом с госпожой Камилой и вчерашнее – закономерный конец, теперь-то понимаю, что он был предсказуем и ожидаем. Если можно, начну не со вчерашнего случая, их ведь много было на самом деле. Видимо, она вам не обо всех полностью рассказала, так что заранее извиняюсь, если начну повторять известное.
Помолчал, собираясь с мыслями, не глядя на графа. Заговорил спокойно, ибо то, что скажет, отвечая на этот вопрос, отобрал еще на «Сорель» ночью и лишние мысли о том, что именно Камила-из-«Птицы» поначалу не шла головы, а не Камила-графская-дочь, еще вчера вмиг согревавшие бы голос ласковой теплотой, удалось не взять, оставить на шхуне и прогоревшем настиле моста.
Сейчас лишних интонаций не осталось совсем, только, наверное, зря он не удержал фразу про Мелодию, заставившую на краткие мгновения почти весело улыбнуться воспоминанию:
- Я познакомился с ней и Мелодией после юбилея покойного Грида де Апрете. Отвел их в «Золотую птицу», а вам, думаю, известна репутация того места. Потом из окна она увидела вас и я это заметил. Похоже, госпожа Камила испугалась, что вы зайдете внутрь и ей предстоит неприятный разговор с графиней. У нее правильная речь, хорошие манеры – выдают тщательный подход к образованию и, следовательно, принадлежность к благородной семье – только знать всесторонне обучает детей. Тогда задумал идею с письмом… Однако суть не в нем. При первой встрече я вел себя в рамках приличий, но, боюсь, достаточно насмешливо – она постоянно хлопотала вокруг Мелодии и сама выглядела как ребенок. Наблюдать за ними и не позволить себе снисходительной насмешки оказалось выше сил, ведь тогда уже знал, что знакомство завершится весточкой от «Доброжелателя». Она почувствовала, насторожилась. Затем довел госпожу Камилу до слез, растерялся и сделал вид, будто не заметил. Она сумела извинить.
Важна была именно фраза про слезы – девушка не привыкла показывать их окружающим, а значит, они только указывали на тяжесть вины даже в ту короткую встречу. Не стала бы сама Ками говорить о них графу, но даже мелочи важны.
Затем не сдержал тихого и короткого смеха – не смотря ни на что, эти воспоминания еще не горчили так, как память о письмах, пощечине или вчерашнем спектакле. Рождали недолгое веселье, ибо относиться к собственным провалом с щадящей долей юмора, высмеивать их и перед собой, и перед другими, Аллен умел. Так легче забывается, смешное не может долго терзать.
- Думаю, вы представляете, сколь сильно меня ошарашило ее появление на «Сорель», ваша осведомленность и то, как изменилась госпожа Камила! Недоумевал и злился из-за того, что семнадцатилетняя девушка мало того, что оказалась готова, так еще меня самого обвела вокруг пальца как ребенка. Даже не столько провалившаяся затея с письмом удивила – всякое бывает, сколько именно сама госпожа. – Тут почему-то опять напрашивалось воспоминание об удачно ввернутом «розыгрыше» графа «Так значит, вопрос в цене, Аллен? Хорошо, что вы можете предложить?». Но шутки кончились еще на рассказе о встрече, теперь после краткой заминки опять сменились серьезностью, - Тогда тоже позволил себе резкий тон, пусть ваше присутствие заставило основательно притихнуть. Не могло ее это не задеть – как уже сказал, и вы, и она поступили достойно, а вместо благодарности получить враждебность… Она опять сумела извинить.
Снова умолк, облизнул губы, стукнул пальцами по подлокотнику. Заговорил опять, но теперь с обычной громкостью – если Камила и слушала до поры, то вряд ли осталась, когда поняла, что расслышать ничего не сможет.
- Потом был вчерашний день и я доподлинно показал, что от «умного молодого человека» имею только видимость: побывал в «Райском уголке», узнал, что у сударя Кейра хорошо поставлен удар и пришел к госпоже Камиле ссориться. Из того расчета, что только безумная или святая не захочет порвать всякое знакомство с тем, кто на словах целенаправленно ее принижал. Но не сдержал эмоций, меня понесло, пересек всякие границы разумного, а она… - Аллен только развел здоровой рукой, предлагая графу самому подставить просящийся на ум и уже дважды повторенный оборот, - сумела извинить. Я пообещал быть ей другом, на том расстались. Чем угодно поклянусь: вчера вечером я впервые за всё время знакомства не хотел доводить до такого финала.
«Я бы всё отдал именно за то, чтобы до него не доводить и вовремя отступить назад, а лучше – вовсе не начинать подобное».
Здесь предстояло отвлечься и в общих чертах без имен рассказать совсем иную историю.
Аллен не заблуждался о вмешательстве графа и не случайности появления Камилы ни тогда, ни тогда, ни теперь. А если Астер вызнал, где окажется менестрель, то мог разнюхать и о черной кошке, пробежавшей между «напарниками» в далеком прошлом. Но с той же вероятностью граф мог довольствоваться первым и ничего не знать о наличии спутника, ведь для Ками появление Яддвига стало сюрпризом. Поэтому стоило рассказать про старую глупость. Если старший Ро’Али о ней знает, вреда не будет, если нет – удастся частично осветить обстоятельства встречи.
- Во время последнего пребывания в Аделе моему мастеру, - Аллен не стал уточнять имени Одера, зная, что граф поймет о ком зашла речь, - потребовалась одна вещь, принадлежавшая иному владельцу. Добыть ее самостоятельно я не смог бы и пришлось искать вора, который тоже протягивал руки, но схватить наугад не решался. Сошлись, договорились, провернули дело и я его… подставил. – Слово далось трудно, тише, неприятным осадком осталось на языке: пусть не нарушал собственного девиза «Я вор, но не убийца», но тогда в первый и единственный раз настолько подло и грязно обошелся с «коллегой», - Надо было предложить взамен деньги или что-то другое, но… Увы. Молва не врет: зло возвращается сторицей. В ночь перед встречей на «Сорель» опять с ним столкнулся, не узнал, зато «напарник» меня вспомнил почти сразу. Обмен приветствиями завершился не в мою пользу… Впрочем, вы не спрашивали, с чего вдруг я оказался в том доме, поэтому большая часть сказанного и варианты исхода вам, наверное, известны. Не верю в такие случайности, поэтому и вам, и госпоже Камиле за ее появление благодарен безмерно, но…
«Но» ознаменовало начало новой паузы, длившейся дольше и давшейся тяжелее – рассказ, даже не успев довести слушателя до главного события, до загвоздки всего сюжета вчерашней ночи, успел нагнести обстановку и деланное спокойствие давалось тяжелее. Нервничал менестрель, самому неприятно становилось и скверно на сердце от необходимости в очередной раз за сутки оглядываться на число совершенных промашек. Особенно на последнюю, не прощенную, на глупый поцелуй, необдуманный шанс выйти сухим из давнишней ссоры с Ядвигом. Но одно дело – ночью на «Сорель» перебирать память, совсем другое – говорить всё пересмотренное и переосмысленное графу, любящему свою дочь безмерно.
- Но имея больше полусотни имен трудно допустить, что у госпожи Камилы оно одно-единственное. Если бы догадался, что она назовется настоящим, то не сотворил бы глупости. «Когда двое ссорятся, третий старается не встревать», - в обычной жизни это принцип вчерашнего «напарника». Я с ней резко заговорил, двусмысленно обвинил. Не рассчитал тона и силы слов. Как ожидал, она вскинулась, но задел слишком сильно. Потом, когда назвалась именем, пытался намеками дать понять, что это была сценка, спектакль для третьего зрителя, однако слишком неясно. Перемена в тоне и словах ее сбила, наверное, но не убедила. Для виду поцеловала, а я ошибся, счел, что почти простила. Ответил тем же. Как любовницу. И ссорился с ней как с провинившейся любовницей. – Вот сейчас, после этих слов, очень хотелось отвести взгляд и уставиться куда-нибудь в стенку, в ножку стола, в пол, только не на графа! Но нельзя. Первое, к чему приучил Одер – наваляв бед, умей держать за них ответ, говорить почти всё и почти на чистоту, не прячь глаз и не мямли едва слышно. Ро’Али – отец Камилы, а не случайно влюбившийся юнец, ему видеть непонятно с чего изменившееся настроение дочери, больнее не только от близости родства, от того, что растил Камилу и любил по-родительски сильнее собственной жизни, но и от того, что живет под одной крышей и воочию узрел перемену, почувствовал, не знал причин и не мог помочь делом или советом. Это Аллен просидел на «Сорель», а в доме всем было хуже. Смотреть глаза в глаза нужно, не прятаться за словами. Какие бы эмоции на лице графа не отразилось – в глаза. Не легче это, чем взгляд Одера дольше минуты выдержать, но надо. Хотя, собственно, рассказ подошел к концу. – Всё. Потом любые попытки объясниться стали бесполезны, затем уже я совсем неудачно проявил характер… Словом, нельзя было уходить, не объяснившись. Я решил, что за ночь госпожа Камила успеет остыть и удастся с ней поговорить без лишних эмоций. Как водится, ошибался – нельзя откладывать подобное до утра.
Не знал, о чем думает граф Астер – такая уж особенность у семейства Ро’Али, что в минуты гнева или других сильных чувств лица их становятся совершенно не читаемыми, невозможно понять творящегося в уме. Тем хуже, ибо не взирая на тщательные попытки с корнями вытянуть из словесного тесного переплета всё, что могло быть понято как заслуживающие отцовского порицания ошибки девушки, вырвать из рассказа то же повествование о поцелуе значило скрыть собственную куда более серьезную ошибку. Утаить менестрель еще на шхуне решил только несколько пунктов: собственное далеко не равнодушное отношение к девушке, бывшее причиной раз за рядом повторявшихся «заблуждений», всё сказанное Камилой в запале ссор и задушевный разговор, когда запретила питать хоть какие-то надежды и проявила себя с наилучшей стороны, поговорив и объяснив. От упоминания о разговоре пришлось отказаться с трудом – мысль скрыть от графа порыв дочери, оправдывающий любую ее ошибку душевным благородством, казалась почти преступлением, но иначе было нельзя. Заикнись только – придется слово за слово выговаривать душу, ибо недомолвки страшнее правды, недомолвки дают почву для неверных суждений. В том числе о Камиле. О них-то и попробовал сказать, обходя рискованную тему и больше не глядя на Астера.
- Вчерашнее произошло из-за моей глупости, ваша светлость. Госпожа Камила пострадала без вины. Ваше поручение она от начала до конца выполнила настолько ловко, что заслуживает только похвалы, да восхищения. Ее не за что винить: ни за то, что в «Птице» появилась, зная, что честный человек туда вряд ли поведет, ни за поцелуй для видимости. И если резко себя с гостями или родными вела вчера, то тоже не виновата. А решать, подойду я для такого поручения или нет, вам. Как видите, «послужной список» не слишком богат на хорошее. Даже относительного спокойствия ей ни одна встреча со мной не принесла, что уж говорить об абсолютном.
Смотрел на краюшек одной ил лежащих на столе карт, который ничем кроме трудностей воцарившейся тишины увлечь не мог. Граф слушал молча и именно поэтому на него становилось страшно поднять глаза. Говори он хоть что-нибудь, обвиняй, даже покрывай бранью жестче городской стражи – легче было бы перенести, чем ожидание грозы. То состояние, когда в воздухе разливается безветренная и жаркая тяжесть, замирает всё и тревожно двинуться с места: вдруг именно сейчас и именно здесь грохотнет, ударит, вспыхнет?..
Хотя, что вероятнее всего, душно и тяжело становилось не от молчания мужчины у приоткрытого, кстати, окна, а от плохого состояния раны под плащом.
- Отказываться от «чего-то» после всего сказанного – не глупость и спешка, ваша светлость, наоборот. Непростительная наглость – не отказаться. Не омраченный день рождения госпожи именинницы сам по себе награда. Но в любом случае, я перед ней сегодня за всё извинюсь, как и намеревался. Она ни в первую встречу, ни в последующие такого отношения не заслуживала.
